Сакун
С.В.
Шахматная партия Андерсен – Кизерицкий, Лондон, 1851г. в
структуре романа «Защита Лужина»
Анализируется шахматная партия между Андерссеным
и Кизерицким Лондон. 1851г. Выявляется иллюстративный характер этой партии
роману «Защита Лужина» прочитанному в контексте шахматно-аллегорической его
подкладки и структурно-комбинационной композиции изложенной в статье «Шахматный
секрет романа «Защита Лужина»».
_______________________________________________________________________________
Настоящее добавление
является продолжением исследования романа В.В. Набокова «Защита Лужина»
начатого в статье:
"Шахматный секрет романа
"Защита Лужина" (новое прочтение романа)"
В статье
пересматривается устоявшееся воззрение на шахматно-королевскую аллегоричность
главного героя. Анализ совокупности акцентируемых В. Набоковым деталей
позволяет выявить новый аллегорический прообраз гроссмейстера Лужина, которым
является черный шахматный конь. Раскрывается шахматное содержание изобретенной
Лужиным защиты, суть которой – жертва черного шахматного коня. Рассматривается скрытый
структурно-композиционный механизм романа, основанный на «превращении»
изобретателя жертвенной защиты в жертву этой защиты. Данное прочтение
шахматно-аллегорической структуры романа актуализирует глубинные смысловые слои
романа, придающие новое звучание произведению в целом.
_______________________________________________________________________________
Продолжая анализ жертвенной зашиты
Лужина в конкретно-шахматном аспекте, обратимся к набоковскому предисловию к английскому
изданию романа. В котором он намеренно актуализировал тему шахматной жертвы,
упомянув бессмертную шахматную партию 1851 года, между
Андерсеным
и
Кизерицким. Он
пишет: «Rereading this novel today, replaying the moves of its plot, I feel
rather like Anderssen fondly recalling his sacrifice of both Rooks to the
unfortunate and noble Kieseritsky – who is doomed to accept it over and over
again through an infinity of textbooks, with a question marc for monument»[1].
Чтобы
вполне ощутить смысл и интонацию этого замечания и проверить, не кроются ли за
ним более глубокие связи этой шахматной партии с романом, рассмотрим её
подробнее.
Андерсен
– Кизерицкий, Лондон, 1851 г[2].
Белые
фигуры: Андерсен
Черные
фигуры: Кизерицкий - NB. -
Проигравший Кизерицкий, так же как и Лужин играл черными фигурами.
1.e4 e5 2.f4 exf4
3.Bc4 Qh4+ 4.Kf1 b5
5.Bxb5 Nf6 6.Nf3 Qh6
7.d3 Nh5 8.Nh4 Qg5
9.Nf5 c6 10.g4 Nf6
11.Rg1 cxb5 12.h4 Qg6
13.h5 Qg5 14.Qf3 Ng8
15.Bxf4 Qf6 16.Nc3 Bc5
17.Nd5 Qxb2 18.Bd6 Bxg1
19.e5 Qxa1+ 20.Ke2 Na6
21.Nxg7+ Kd8 22.Qf6+ Nxf6
23.Be7# мат 1:0.
1. e2 - e4
e7 - e5
2. f2 - f4
e5 X f4
3. Bf1 - c4
Qd8 - h4+
4. Ke1
- f1 b7 - b5
5. Bc4 X
b5 Ng8
– f6 - ход,
повторяющий первый ход «лужинского» коня. Конь нападает на пешку e4 и
дополнительно прикрывает свою пешку на d7.
6. Ng1 – f3
Qh4 – h6 -Белый Конь зеркально повторяет ходы
черного Коня.
7. d2 –d3 Nf6 – h5 - ход, полностью повторяющий второй ход
«лужинского» коня. Отметим, что это 7 ход в
игре. Здесь Конь прикрывает свою пешку на f4.
8. Nf3 – h4 Qh6 – g5
9. Nh4 – f5 c7 –c6
10. g2 –g4 Nh5 – f6 - белые, опережая
черных в концентрации сил на королевском фланге нападают на нашего черного коня
. Положение на доске сложившееся к 10-му ходу наиболее наглядно иллюстрирует
шахматно-композиционный узор как непосредственно шахматной зашиты Лужина так и
аллегорической подкладки одноименного романа. «Лужинский» конь Кизерицкого
сдавая позиции совершает зеркально обратный ход назад под прикрытие пешек.
11.
Rh1 – g1 c6 X
b5 – белые жертвуют слоном
12.
h2 – h4 Qg5 – g6 –
белые продолжают пешечный натиск на главные силы черных принуждая их отвести
своего ферзя назад.
13.
h4 – h5 Qg6
– g5 - снова нападение на черного ферзя
14.
Qd1 – f3 Nf6 – g8
- белые
пытаются поймать в ловушку черного ферзя ходом 15.B х f4.
В этой переломной точке игры многое зависит от «нашего» коня. Осторожные черные
отступили на исходное поле. Возможно у В. Набокова было свое видение этого
14-го хода черных в этой партии?
15. Bc1 X
f4 Qg5 – f6 -
Белые завершают охоту на вражеского ферзя, окончательно завладев королевским
флангом.
16. Nb1
– c3 Bf8 – c5 -
Белый Конь атакует черную пешку на b5 подтягиваясь к
передовым позициям Белых.
17. Nc3
– d5 Qf6 X
b2
18. Bf4
– d6 Bc5 X
g1 - «замечательный ход белых, основная цель которого отвлечь
черного Ферзя от a1 – h8 диагонали. Теперь
Черные не могут играть 18 … B X
d6? 19. N
X d6 Kd8 20. N X
f7 + Ke8 21. Nd6+ Kd8 22. Qf8++.» Черные вынуждены
принять жертву Ладьи.
19. e4 –
e5 Qb2 X
a1 + - Белые
перекрывают черному Ферзю a1-h8
диагональ подготавливая последний натиск на вражеского Короля. Тихий ход пешки
после которого разгром Черных неизбежен.
20. Kf1
– e2 Nb8 - a6
21. Nf5 X g7+ Ke8 – d8
22. Qf3
– f6+ Ng8
X f6 - Белый Ферзь жертвенно
атакует неприятельского Короля. «Нашему» Черному Коню ничего не остается, как
исполнить последний для Черных в этой игре ход, триумфальный (в отличии от его
последнего хода в защите Лужина) для самого Коня и проигрышный для его
«автора». Черные принимают жертву Белых, Черный конь берет белого Ферзя. И…
23. Bd6 – e7++ Черные получают мат от
Слона и двух Коней при материальном
преимуществе в 4-е главнейшие фигуры.
Итак, рассмотрев эту, действительно блестящую
партию, мы можем заметить, что в её узоре далеко не последнюю роль сыграл главный
герой защиты лужина – королевский черный шахматный Конь.
Во-первых, он в ходе игры не только буквально
повторил ходы лужинского Коня, но и зеркально отобразил их к 14 ходу партии, вернувшись
на исходное поле (что в ином пространстве и иным способом проделал к концу 14
главы и сам Лужин (и как шахматный Конь и как человек)).
Во-вторых, в определенном смысле черного
шахматного коня Кизерицкого можно рассматривать как основное действующее «лицо»
этой шахматной драмы 1851 года. Поскольку именно после его первого хода на f6,
атакующего белую пешку e4 и прикрывающего свою
на d7 Белые начинают атаковать черного Ферзя своим Конем g1 –
f3, зеркально отобразившим ход черного коня g8 –
f6. Отметим, кстати и эту симметрию передвижений черного и
белого Королевских Коней в 5-6 и 7-8 ходах партии. Белый Конь словно бы
«пародирует» движения серьёзного («не хватающего звезд с неба») черного Коня,
весело «играет» с ним. Но в этой «игре» его роль и влияние на исход партии
оказывается несравненно большим чем у черного Коня. Черный нападает на пешку, -
белый, в ответ, зеркально тем же ходом нападает на Ферзя.
И далее, на 10-м ходу выдвигаемая с g2
на g4 белая пешка, нападая на черного Коня, отчасти повторяет
узор лужинской 
защиты. И хотя положение
на доске у Андерсена и Кизерицкого отличается от защиты Лужина (несовпадение
последовательности ходов, отсутствие белой пешки доступной взятию черным конем,
лишние фигуры и др.) в этой позиции особенно отчетливо звучат нюансы
литературно-шахматного содержания «Защиты Лужина». Вспомним условно
аллегорическую схему лужинской квартиры как фрагмента шахматной доски, которую
мы подробно рассмотрели в конце статьи "Шахматный секрет романа В.
Набокова "Защита Лужина".
Заметим в этой позиции и положение черного шахматного Коня (стоящего
"на озаренном скате"(152)), и угрозу, создаваемую выдвигаемой белой
пешкой ("в большом белом шелковом кашне, Валентинов шагнул к Лужину с
обаятельной улыбкой, - озарил Лужина, словно из прожектора"(243)), и
присутствие на f4 (в столовой) защищаемой черным конем пешки
(?жены Лужина?) и возможность взять белую пешку (горничную) черной пешкой en
passant (на проходе) (" Из глубины выбежала горничная, и, так как коридор был
довольно узкий, произошло легкое, торопливое столкновение"(248)). К тому
же в этой позиции от хода черного Коня во многом зависело продолжение атаки
Белых на левом фланге Кизерицкого. И возможно у В. Набокова был собственный
взгляд на поведение черного Коня в этой ситуации которое и могло лечь в основу
шахматного содержания защиты Лужина. Например, взятие выдвигаемой белыми пешки
на проходе с последующей жертвой Ферзя (и/или Коня). Впрочем, о том будет ли
подобное продолжение столь же эффективным в защите Черных сколь оно эффектно в
созвучии тексту набоковского романа должны высказаться шахматисты более
искушенные в этой стороне вопроса.
Черные между тем, игнорировали все дерзкие,
фантастические варианты развития защиты, отправив своего Коня в обратный путь,
и именно с этого хода Коня черный Ферзь подвергся стремительной атаке Белых,
после которой позиционное преимущество Белых было уже неодолимым.
И, наконец, что также подчеркивает особую
художественную роль в этой партии черного Коня, именно он ставит последнюю
точку в игре Черных. Именно он, уже находясь в уютной безопасности исходного
поля на g8 вынужден принять
жертву белого Ферзя, после чего Белые ставят мат черному Королю. Можно себе
представить недоумение и разочарование черного шахматного Коня (вполне,
пожалуй, олицетворенного в тот момент испытывающим подобные же чувства - его
автором, «невезучим и благородным» Кизерицким).
И, таким образом, мы видим, что на самом деле В.
Набоков вовсе не столь уж изощренно прячет композиционные источники своих
шахматно-романных построений наглядно демонстрируя одну из основных метафор
своей прозы – «прозрачность». Шахматный прообраз романа – упомянут в
предисловии, суть защиты Лужина - жертва Королевского черного шахматного Коня -
прямо обозначена в конце 7-й главы, высочайшая плотность аллегорических деталей
в самом тексте романа. Впрочем, как это продемонстрировал Эдгар По в одной из
своих историй[3] - наилучший способ
спрятать предмет – это положить его на самое видное место.
А как непросто порой бывает найти лежащий на
самом видном месте предмет показывает пример Дональда Бартона Джонсона
рассматривающего набоковские "подсказки-комментарии" в предисловии к
английскому изданию романа.
В своей, многократно переиздававшейся работе
"Worlds in regression:
Some novels of
Vladimir Nabokov" / "Миры и
антимиры Владимира Набокова" обращаясь к третьему, шахматному роману
Набокова, Джонсон, мало уделяя внимания непосредственно шахматной конкретике
самого романа, пытается подобраться к решению шахматно-композиционной проблемы
"Защиты Лужина" "с черного хода" набоковских
"подсказок" сделанных в довольно позднем предисловии к английскому
переводу романа.
Практически произвольно, без достаточных к тому
оснований, по сложившейся обще-читательской инерции Джонсон присоединяется к
шахматно-королевской аллегорической интерпретации Лужина. Он пишет: "Затем Набоков описывает три
сцены в туалетах гостиниц, когда Лужин,
черный король, сидит на своем фаянсовом троне и рассматривает различные
узоры кафеля на полу, напоминающие шахматы"[4].
Заметим, что Джонсон, отталкиваясь от фрагмента набоковского предисловия[5], в
обоснование королевской аллегории Лужина отметил и всерьез взял здесь
иронически нарочитое набоковское "с высоты своего трона". Однако
совершенно упустил в этих образах:
- и аллюзию к согбенной фигуре роденовского
"Мыслителя" (которая в первоначальном замысле Родена изображала
созерцавшего картины Ада Данте (вспомним о темах и образах связанных с Данте в
романе Набокова));
- и такую деталь как упоминание узора -
"как ход коня" - на линолеуме отделяющем Лужина от двери (тема
выхода, бегства, спасения);
- и
квадраты крайней линии h (на белом поле которой,
на h5, и расположен королевский черный конь Лужина) от столь
вожделенной Лужиным "свободы" за пределами шахматной доски
"мучительно отрезанной (NB - С. С.) охряной вертикалью горячей водопроводной
трубы".
В связи с этой королевской аллегоричностью
Лужина и в упомянутой Набоковым, "бессмертной партии" Джонсон
обращает внимание исключительно на связанные с королем обстоятельства игры. Еще
большей вольностью является представление (столь же наивно романтическое как и
в случае с королевским саном Лужина) жены Лужина в роли "шахматной
королевы", ферзя.
Джонсон совершенно верно отметил характерную,
очевидную особенность упомянутой Набоковым партии - её жертвенность.
"Жертвенная стратегия Андерсена в ходе этой партии ошеломляет, так как к
концу игры он взял только три пешки черных (и ни одной фигуры), пожертвовав при
этом слона, обеих ладей, ферзя, а также две пешки"[6].
Однако сосредоточив свое внимание исключительно
на жертве двух ладей и попытках привязать этот отдельно взятый фрагмент партии
к сюжету набоковского романа, Джонсон совершенно упускает из виду
обще-смысловую интонацию аллюзии. И Андерсен
и Набоков - композиторы жертвенных комбинаций. Даже поверхностно - Лужин -
это жертва в литературно-шахматной задаче под названием "Защита
Лужина". А уж если перед нами раскрывается сложно-вложенная композиция
романа, основанная на аллегорическом отражении жертвенной защиты Лужина в
судьбе ее автора, то тема шахматной жертвы и вовсе выходит на передний план и
делает ясным и очевидным смысл этого набоковского сравнения себя с Андерсеным.
И то, что из четырех пожертвованных Андерсеным фигур Набоков упоминает лишь две
ладьи может быть связано с зеркально-симметричным отражением (которые так любил подчеркнуть
Набоков) упомянутой партии. В романе шахматное столкновение происходит между
Турати и Лужиным (Ладья и Конь). И Набоков акцентирует, что тогда как Андерсен
в партии пожертвовал две свои белые ладьи - он сам в романе пожертвовал двух
черных коней (шахматного коня в защите Лужина и самого Лужина в романе
"Защита Лужина").
Джонсон однако в этой своей небольшой главе[7], где
больше вопросов чем ответов, ни проблемой шахматного содержания лужинской
защиты, ни композиционно-аллегорическими деталями самого романа практически не
интересуется, обращая внимание лишь на поверхностно явленную повторяемость
событий и поспешно полагая, что "структура шахматного романа Набокова
кажется необыкновенно простой"[8] в
конце-концов приходит к выводу, что "в знаменитой игре между Андерсеном и
Кизерицким, которую упоминает Набоков, нет или почти нет ничего, что бы
проливало свет на безнадежную борьбу Лужина с судьбой"[9]
Это неразличение структурно-комбинационного
механизма романа ведет также и к тому, что непонятыми Джонсоном остаются
набоковские подсказки об обратном мате и ретроградном анализе[10],
относящиеся к щахматно-психологической аллегории лужинской судьбы. Лужин, как
автор (и как аллегорический "персонаж") защиты Лужина, жертвенной
комбинации против которой он безуспешно пытается найти защиту, по сути сам
"ставит себе мат" (тема обратного мата в романе). И сам этот
"обратный мат" он ставит методом обнаружения ходов-повторов, т. е.
посредством своеобразного "ретроградного анализа". Подробнее об этом
см. в статье "Шахматно-психологические проблемы романа
В.Набокова «Защита Лужина»".
Рассмотрев эту т. н. "бессмертную
партию" 1851 года, проанализировав набоковскую аллюзию к ней в контексте
шахматно-композиционного узора его третьего романа и осветив проблемы с
пониманием этой набоковской "подсказки" в современном набоковедении,
резюмируем. Крайне маловероятным
представляется чтобы Набоков, писавший это произведение в конце 20-х годов
прошлого века, всецело основывал его скрытую композиционную конструкцию на
отдельно взятой, пусть и "бессмертной", но лишь одной из огромного
множества шахматных партий. Не давая при этом практически никаких указаний,
намеков, отсылок к ней в самом тексте романа. То есть заведомо и умышленно тем
самым обрекая читателя на непонимание внутренних механизмов произведения.
Гораздо более вероятным представляется, что эта партия, присутствуя в
отдаленно-ассоциативных планах творческого сознания автора, отражала лишь
некоторые психологические и шахматно-композиционные особенности романа, которые
он и решил проявить спустя 34 года после его публикации. И рассматривать эти
особенности следует прежде всего в самом теле романа. Во всей полноте его
богатой и изощренной художественно композиционной конструкции. Принимая
авторскую ассоциацию с "бессмертной" партией лишь как иллюстрацию,
своеобразный дополнительный комментарий, но не в качестве ключа к роману. Действительный ключ к роману
- это шахматная суть изобретенной Лужиным зашиты, ключ к этой защите - жертва
черного королевского шахматного коня. И только вполне представляя себе характер
таких деталей романа, как, например жертвенную суть шахматной защиты Лужина,
шахматно-аллегорические прообразы самого Лужина и других героев произведения,
шахматно-психологические механизмы трагического сюжета романа мы можем
определить правильное место этой и других "иллюстраций-комментариев"
сделанных Набоковым в предисловии к английскому изданию романа.
©
Сакун С. В.,
Продолжение начатого исследования романа Владимира Набокова Вы можете найти в:
Статье - Хронологическая
структура романа В. Набокова "Защита Лужина".
Статья посвящена анализу календарно-временной
последовательности событий в романе "Защита Лужина". Устанавливается,
что действие романа в целом укладывается в период с конца августа 1909 года по середину
марта-апреля 1929 года. Выявляется пасхально-апрельская разметка судьбы
главного героя, которая в сочетании с прочтением жертвенно-аллегорической
структуры романа в статье "Шахматный секрет романа "Защита
Лужина", сообщает произведению звучание ранее не отмечавшейся темы
христианского жертвоприношения.
Статье – «Шахматно-психологические проблемы романа "Защита Лужина"».
В статье, сквозь призму понятия шахматной
комбинации, анализируется психологическая необходимость трансформации сознания
главного героя. В анализе процесса обезличивания главного героя определяются
условия и причины возникновения суицидной ситуации. Показывается, что в романе
представлена картина «рождения», «созревания», «жизни», «смерти», и
«воскресения» шахматной фигуры – Чёрного Коня.
Статье
– «Л. Кэрролл и Ф. Достоевский в романе «Защита
Лужина». Тематическая традиция»
В статье
определяются основные литературно тематические источники-предтечи романа
«Защита Лужина»: повесть Л. Кэрролла «Алиса в зазеркалье» и роман Ф.М.
Достоевского «Преступление и наказание». Показана тематическая преемственность
произведений. Центральные темы романа
«Защита Лужина» раскрываются в их диалоге и полемике с произведениями
Л.Кэрролла и Ф.М. Достоевского.
Статье - Художественно-тематическая
"аура" романа "Защита Лужина" в набоковском творчестве.
В статье отслеживается
эволюция основных тем и образов, нашедших концентрированное выражение в романе
«Защита Лужина». Роман «Защита Лужина» рассматривается как одно из ответвлений
шахматно-рыцарской тематики, отчетливо различимой в раннем творчестве В.
Набокова. А так же анализируется перекличка
смыслов и образов романа и целого ряда рассказов и стихов, написанных в
те же годы.
- Заметке - Лугин - Лужин.
Лермонтовский отголосок в романе В.
Набокова "Защита Лужина".
В заметке,
вслед за формальным созвучием фамилий рассматриваются генеалогия, характер и
подобие безумия лермонтовского Лугина в неоконченной повести «Штосс» и Лужина
набоковского. Осмысляется стоящая за этим созвучием тематическая перекличка
произведений.
Статье - "Превращение Медного всадника
в фигуру черного шахматного коня.
В статье рассматривается
смысловая эволюция пушкинского образа-символа Медного всадника в работах Д.
Мережковского, В. Брюсова, А. Белого. Определяется содержательное наполнение
этого символа в русской культуре первой четверти 20-го века. Выявляется и
демонстрируется тот специфический язык литературно-философских символов, с
помощью которого ставились и решались религиозно-философские вопросы в среде
русского символизма. Одним из которых и был образ-символ Медного всадника.
В статье утверждается,
что роман В. Набокова «Защита Лужина» взятый в органической целостности его
неявного, композиционно-аллегорического узора, поверхностной фабулы и
совокупности образов, является своеобразным ответом, иносказательно-неявным
высказыванием, на ту проблематику, которая завязалась вокруг пушкинского образа
Медного всадника. Ответом, построенным на пародическом снижении, превращении
Медного всадника в фигуру черного шахматного коня.
- Статье - Блез Паскаль в метафизическом подтексте
романа В. Набокова «Защита Лужина».
Рассматривается роль и характер обращенных к судьбе и учению
Блеза Паскаля образов и деталей в набоковском романе «Защита Лужина».
Анализируются связанные с ними тематические ряды. Показано, что тема Паскаля в
романе Набокова представлена в контексте философских размышлений его старшего
современника – Л. Шестова, и является частью набоковского с ним
диалога-полемики.
Заметке - Несколько замечаний к проблеме
спиритуализма в романе В. Набокова «Защита Лужина».
Где проявляются
некоторые черты спиритуалистической темы в романе, иллюстрирующие её
ироническую литературную преемственность. Определяется роль этой темы в романе
как обыгрывание особенностей превращенного восприятия и сознания главного
героя.
___________________________________